Сводки нестабильного плача - (парафраз)
Говорят, что ненависть живых превращается в любовь умерших, а любовь живых - в ненависть мертвых.(с) Милорад Павич
Где-то есть место…
Тусклое зеркало. Холодная поверхность привычно отрицает движение взгляда. Ты смотришь, но не дышишь - не можешь дышать. Любое усилие тщетно. Воздух застывает тяжелым льдом на самом подступе к горлу. Ты вынужден переводить дыхание. Где-то рядом и в то же время бесконечно далеко чувствуется чужое присутствие. Очередное. Пытаешься вспомнить детали прошлого дня, запахи, имена, хотя бы звук голоса, то, что должно казаться реальным, нет, не настоящим, просто достоверным, но все расплывается, плавится…и уверенность покидает тебя, мысли останавливаются, наткнувшись на невидимую упругую стену.
Ненадолго.
Хотелось бы много…много дольше. Ты вырываешься из едкого жизнеопасного дыма последнего кошмара и ищешь наощупь что-то, то, что тревожило тебя вчера, а может много раньше,…что-то, что могло согреть или сделать действительно больно,…или страшно - все равно. Оба предположения вызывают улыбку, немой внутренний смех - как знак изначально безнадежных материй.
Здесь смеются только пьяные, да и то слишком долго и часто…(с)
НЕ хочу походить на них.
Безрадостность медленно застывает, оседает, седеет на умело срежиссированных судорогах лица. Это больно. Как, впрочем, и все, что ты можешь ощущать. Возможно, больнее прежнего - по прошествии такого времени сравнения кажутся неуместными. Странно, когда-то тебе было знакомо слово "невыносимость". Но теперь ты не можешь уже ни за что поручиться - вокруг только контуры неочевидного прошлого и плавающие предметы. Территория привычного тесного вакуума, который однажды растворит и тебя…без звука, без дрожи - после останется только паническое, пугающее спокойствие - то, на что сейчас натянута безразличная искусственность твоей неотличимой от ломкого фафора кожи.
Тебе никогда не казалось, что вопросы, которые ты так и не посчитал нужным однажды задать, умрут вместе с тобой? Знаю, ты об этом думаешь - не то, чтобы постоянно…редкими
високосными приливами… молчание накрывает, стирая различия и протесты полутонов, проверяет на прочность, на близость к Смерти - наощупь и насквозь, вперед и вдоль.
Ты закрываешь бледными тонкими руками белое лицо - они одного цвета, будто бы вшиты друг в друга. Еще я знаю, что на внутренней стороне кисти у тебя отсутствует линия жизни - вместо нее размытая стигмами татуировка "Verlassenheight".
Руки, которых лучше не касаться.
К счастью меня здесь нет…только за кадром,…когда комментатор делает чуть заметную паузу, паузу, как бы осекаясь, - это я в очередной раз не смог сдержаться.
Как и прежде боюсь думать вслух.
Реальность заданной общности, созданная с жестоким сугубым расчетом рвет слова вклочь, забирая их в беспамятство анонимных анаграмм, сводя в обманчивую кривую, краткосрочное ненадежное убийство плача.
Прими, как должное то, что ты меня не увидишь.
Мы не будем ждать совпадений и меняться ролями - ты знаешь, одно наше пересечение
гарантирует невосстановимую потерю крови. Твое тело и так полно предательских, неспособных ко сну лиц и голосов. Лишь выбери те, что подходят к данному моменту и длятся дольше других.
Фальшивая предсказуемость. Тишина пахнет жасмином и необратимой жестокостью.
Завесь зеркала черным шелком - тем, что обычно лежит на полу. Терпеливая, податливо рвущаяся ткань, сетка из желчных сигаретных дыр, тысячи глаз и укусов, где-то рядом слезы превращались в кислотный дождь.
Онемевшими пальцами втираю нашатырную инъекцию в пробелы ресниц. Безуспешно восстанавливаю зрение,..как всегда боюсь и надеюсь опоздать.
Всего пара секунд - но этого достаточно, чтобы, оспорив условности, незаметно и безопасно покинуть комнату.
- Неважно.
Я продолжаю следить, мне не остается ничего кроме глупой, исчерпавшей себя годы назад функции фона, навязчивой и тревожной декорации, двери в стене, которой будто бы по досадной случайной оплошности ты заранее уже никогда даже не представишь.
Paul McCarthy in collaboration with Damon McCarthy
II
Вначале был только Лед и слово "Вечность". Ты идешь в тонущей пустоте залов…трудно поверить, но вдруг становится неожиданно нестерпимо больно даже от движений одежды.
Твои глаза срисованы с неуловимой безвестной каллиграфии, ты сам, как отдельный, анимированный, оцифрованный смертью силуэт, существующий вопреки стареющей эволюции красок и форм. У тебя взгляд угрожающей бездонной прозрачности - тонешь, теряя надежду, так и не достигая отклика.
Все обычно до дурной дремоты.
Повседневная гибельность.
Прикладная фениксология.
Пространство немого крика и предельных ампутаций.
Все ТАК. Нет причин сомневаться - ты строил эти своды под себя.
Тысячи колонн из пьющего воздух и голод горного хрусталя преломляют напряжение ищущих зрачков. Внезапно хочется упасть лицом вниз, стать безотказным преступлением,..умышленно, без суда, узником "мешка", уродливой шахматной фигурой, застывшей в гноящемся оправданиями несовершенстве, чтобы, может быть, проснуться на последние доли секунды от одного режущего прикосновения.
Паралич сердечной мышцы - как синдром дорогой, долгоиграющей дренажной инъекции.
Но ты проходишь мимо…
Взгляд блуждает в неутомимой скуке, словно желая удостовериться в неприглядной очевидности происходящего. После этого покой,…который не отзывается,…не меняя дежурного набора масок, идешь вперед…здесь все ранит пьяным, вычурным, стереоскопическим соответствием…карнавал из шрамов и плевков на кадрах минувшего,…но кровь выступает на губах только лишь от усталости…годы дешифровки…знакомый "безликий" пейзаж,…картины, вросшие в идеальную кожу, лимфатические узлы, распухшие от ядовитых инкрустаций,…вспышки нужного фотографического искажения,…и белый кафель, которым прикрыты от света провалы глазниц…, …но ты до сих пор не знаешь, где скрывается Убийца. У твоей пространственной Сложности нет сил и свойств, чтобы опознать его.Человек монохромного цвета с хирургической пустотой больного полотна вместо мимических морщин. Он также не боится времени, и ткани послушно расходятся от его предсказывающих пароли реакций прикосновений, как плачущее горящее стекло.
И это все, что можно знать.Последняя картина: твоя любимая - застывшая в вопросительном холоде принудительного гипноза наркотическая сюрреальность. И ты изменяешь себе, останавливаясь, медленно, через силу растягивая внезапно отяжелевшие человеческой усталостью, ложным предсказанием, необходимостью Ошибки, движения, включая память и архивные жесты.
Мгновения Потусторонней Иллюминации.
Застывшее время легко помещается в графе "Идентификация Цели".
"Тыневспомнишьменя" - внесезонная мода, субтитры каждого движения суток, в других местах я, боясь, что потеряю голос и даже саму способность к наблюдению, выплевывал ее вместе с чем-то горьким и острым так часто, что она почти вовсе утратила смысл. Но только не сегодня, …не сейчас
Я успокаиваюсь. Мне не страшно.
"Ashes to ashes,
Dust to dust..."
- Писалось давно. Противно и скучно. Ни слова о нас…отсутствие прямой речи, как привычка к кислородному голоданию. Лишь сомнительные анонимные цитаты, двусмысленности и общие места.
Ты когда-нибудь замечал: у нас общий взгляд на движущиеся предметы - проверяющий устойчивость орбит, ..кощунственные последствия неудачного презрения,
равнодушие, набитое пружинами игл и заводным смехом,
как коробка с серпантином глазных инфекций.
И еще: унизительная забота, подчеркнутая строгость к музейным экспонатам. Хотя здесь ты, пожалуй, преуспел чуть больше.
Иероглифы и печати, что должны были быть несмываемыми, растворяются в статистике лабораторных данных,..пленка рвется по линии заражения ожогами дыр твоего непрочного придуманного мира.
А ты все не видишь. По привычке. Или, может, кто-то осторожно невидимый, сжалившись, закрывает твои веки преступными тонкими пальцами, в который раз спасая от линии гори-зонда. Пространство гнущегося зазеркалья ускоряет свой бег. Твой пульс ведет отсчет на секунды.
У меня в кармане 4 пули, гравированные буквами твоего имени. И еще одна(.)
- совершенно бесполезная, для соблюдения Ритуала.
Ты раскидываешь руки и
твоя фигура превращается в странное подобие ложного креста.
Я понимаю, что ждал слишком долго.
