Abstract
This paper deals with the relationship between politics and war in terms of post-modernity. The paper attempts to research how significant are changes of politics and war under the influence of global processes, information revolution, revolution in military affairs and other factors. Author concludes that it is difficult to say "politics / war is ...". We can only say what is not. It is possible to say that war and politics are not same, although today they are linked more closely than before. It is not possible to achieve military objectives with only political means. And the war takes place now not because the politics are powerless, wherefore war does not always lead to the achievement of political objectives. War is no longer a continuation of politics, but politics are not yet a continuation of war.
Keywords: information, war, politics, postmodern war, Clausewitz, Foucault, Baudrillard.
Психологическое консультирование, коучинг в Москве и он-лайн
Пожалуй, сложно назвать более обросшую мифами и стереотипами тему, чем такая политизированная категория, как война. Это неудивительно: война - один из ресурсов для осуществления жизнедеятельности. Короче говоря, бизнес. Гоббс считал, что люди воюют, потому что по природе своей они плохи. Другие, наоборот, считают, что люди плохи, потому что воюют. Третьи делают вывод, что люди воюют, потому что вообще-то они добрые, то есть стремятся таким образом реализовать склонность к самопожертвованию, альтруизм, почувствовать пульс жизни. Из воспоминаний участников войны нередко становится ясным, что это были их лучшие годы. Неудивительно, что пацифистские лозунги, несмотря на все усилия научной общественности, НПО, ряда политических движений до сих пор не всегда находят отклик в умах (и сердцах, хотя насчет сердец - сложно сказать) не только правящих кругов, но и простых обывателей. Хотя, казалось бы, что может быть ближе и понятнее на бытовом уровне, чем "мир во всем мире" и прочие штампы из многочисленных манифестов общественных движений и конкурсов красоты последних десятилетий? Это на бытовом уровне. Что касается уровня политической риторики, то даже эсхатологические прорицания оракулов Римского клуба (оказавшегося, кстати, вполне успешным бизнес-проектом) не сразу смогли обратить внимание сильных мира сего на вопросы мира и разоружения, что шло в тесной связке с вопросами экологии. Подчас срабатывал парадокс Кассандры, когда сам факт прогноза оказывал влияние на прогнозируемое в сторону его воплощения. В тот момент (1960-70-е гг.) вопросы войны и мира, как и экологические проблемы (пусть и не на словах, но в головах) воспринимались политическими элитами если не как некая химера, то как "недостаточно глобальные". Да и сегодня призыв Руссо "Назад в пещеры!" мало кому придётся по вкусу. А тогда политики в большей степени были озабочены угрозой ядерной катастрофы, да и то далеко не все. Тот же Мао ради победы в ядерной войне был готов "разменять" миллиард китайцев на "золотой миллиард" Запада. Увы, мальтузианские идеи о войнах как естественных регуляторах численности населения имели место и до Мао, и после него.
Война и политическая риторика тесно связаны. А вот насколько война связана с "реальной политикой"? И насколько эта политика "реальна"?
В работах исследователей, которых принято относить к постмодернистскому направлению, часто используются перестановка привычного, нарушение традиционного. И иногда такая игра слов работает в отношении войны и политики. Это становится ясным (а точнее, всё становится ещё более запутанным) после просмотра фильма "Плутовство: хвост виляет собакой" ("Wag the Dog"). И действительно, как следует из фильма, современная война - это шоу-бизнес. В соответствии с сюжетом фильма, американское правительство наняло шоумейкеров, чтобы сымитировать войну в Албании. После просмотра этого фильма некоторые зрители и вправду стали думать, что в Албании была война, хотя её не было даже в реальности фильма, а уж тем более в жизненной реальности. То есть это виртуализация в квадрате. И пример из реальной жизни: известно, что американские войска высаживались в Сомали дважды. Когда высадились в первый раз, оказалось, что еще не приехали журналисты с камерами, поэтому пришлось высаживаться ещё раз, но теперь уже как положено: под вспышками фотокамер.Сегодня повсеместно цитируется высказанная Фуко инверсия формулы Клаузевица: политика - продолжение войны иными средствами. Действительно, и политика, и война меняются под воздействием глобальных процессов, информационной революции, революции в военном деле и ряда других факторов. Но насколько существенны эти изменения? Меняется ли сущность войны и политики? Наконец, поменялись ли местами война и политика в формуле Клаузевица? Или же политика и война больше не коррелируют?
Из формулы Клаузевица "Война - это продолжение политики иными средствами" видно, что Клаузевиц считал войну более узким понятием, чем политика. Политику можно вести разными методами и средствами, не только военными. Военные средства должны использоваться только в исключительных случаях, как крайняя мера. Так было во времена Клаузевица. Тогда все было просто: собака виляла хвостом, а война была продолжением политики. Сегодня эта формула уже не всегда работает, потому что в последние десятилетия имели место войны, которые нельзя назвать продолжением политики. Так, в войне в Персидском заливе в начале 1990-х гг. политические цели США (свержение Хусейна) не были достигнуты даже с помощью успешных военных действий. Ж. Бодрийяр, рассуждая о войне в Персидском заливе, высказывает мнение, что та война на самом деле была симулякром войны в "постановке" CNN. Так, по мнению Бодрийяра, среднестатистический американец, сидя дома у телевизора, находился в большем страхе от ужасов войны, чем те, кто в это время находились на поле боя. Сегодня на сознание человека гораздо большее воздействие оказывает не реальное положение дел, а то, что преподносят СМИ. То, чего не было показано по телевизору, нельзя считать реальным. А то, что было показано, куда более "реально", чем то, что было в реальности, но не было показано. Война в классическом понимании означает использование силы для достижения стратегических целей, чего не было в Персидском заливе. Эта акция была лишь способом демонстрации могущества (со стороны США) и слабости (со стороны Ирака). И США, и Ирак ставили главной целью воздействие на общественное мнение, особенно за пределами своей страны. То есть войны в классическом понимании не было, а был её гибрид с "телевизионной" войны ("войны CNN"), причем "война CNN" имела большее значение. В этой войне нет очевидного побежденного и очевидного победителя. Более того, война не была объявлена, а значит, эта война никогда не закончится, поскольку не начиналась. С одной стороны, такая "виртуальная" война оказывается более "добродетельной" (бескровной, бесконтактной), поскольку уменьшается количество прямых реальных жертв (кстати, в английском языке слова "virtual" ("виртуальный") и "virtuous" ("добродетельный") однокоренные). Однако косвенный ущерб, возможно, будет ещё больше, чем раньше.
Этот ряд можно продолжить примерами успешных военных действий США и их союзников в Афганистане (2001 г.) и Ираке (2003 г.), где политические цели не были достигнуты. Если раньше достижение военных целей гарантировало политический успех, то в настоящее время это не так. Например, если ваша армия побеждала в войне, это гарантировало подписание мирного договора на выгодных для вас условиях. Сегодня военная победа не гарантирует, что вообще будет заключен мирный договор, поскольку часто оказывается, что его не с кем заключать. Но если и удастся его заключить, не обязательно, что побежденная сторона сможет обеспечить его выполнение, поскольку она не всегда контролирует ситуацию на территории своего государства (это касается т.н. "failed states"). Само понятие "мирный договор" теряет смысл: как можно договариваться о мире, если большинство войн сегодня не являются объявленными?
Х. Хофмайстер говорит о бессилии политики, когда политические цели становится невозможно достигнуть политическими средствами. Бессилие порождает войну. На наш взгляд, представляется возможным пойти дальше и поставить вопрос о бессилии войны, поскольку она далеко не всегда приводит к достижению политических целей. Однако мы не будем правы, если согласимся с инверсией формулы Клаузевица: "Политика - это продолжение войны иными средствами". Старое определение уже не работает, но и его инверсия пока что также неоперабельна. Ведь если мы согласимся с этой инверсией, то вынуждены будем признать, что война - это более широкое понятие, чем политика. То есть война понимается как некое всеобъемлющее социальное явление, когда происходит милитаризация культуры, политики, экономики и пр., и войны ведутся с помощью широкого спектра средств и методов, в который входят и политические средства. В данном случае терроризм, социальные конфликты, информационные войны можно считать примерами новых войн. Но тогда необходимо дать новое определение и войне, и политике (или хотя бы понять, что мы понимаем под этими терминами). Если понимать политику в наиболее широком смысле (в духе К. Шмитта), то политика начинается там, где есть различение "друзей" и "врагов". В войне это тоже присутствует. Но у термина "война" в связи с пониманием политики в столь широком смысле должно быть такое же широкое определение, и здесь всё оказывается сложнее. Война оказывается некой социальной битвой всех против всех, не имеющая четких границ. В этом мы вынуждены переосмыслить предмет политических наук, поскольку они становятся частью военных наук. Вряд ли Фуко, столь смело вывернув наизнанку формулу Клаузевица, задумывался над тем, как Минобрнауки будет на следующий день менять всю номенклатуру специальностей: поскольку политика - продолжение войны, это означает, что все политические специальности должны входить в раздел "Военные науки", которые в свою очередь являлись бы частью социологических наук. Тем более придется коренным образом переосмыслить предмет военных наук, поскольку теперь мы рассматриваем не только собственно военную деятельность вооруженных сил государств, но и деятельность террористов, криминальных группировок, информационные войны и т.д. Становится гораздо сложнее провести грань между войной и противоборством, войной и конфликтом. Почти любой конфликт может считаться войной. И здесь можно прийти к ложному выводу о том, что политика и война становятся практически одним и тем же. Потому что, отбросив все чисто военные аспекты понятия "война", у нас остаются только политические аспекты этого понятия. В этом случае любой террористический акт, любое информационное противоборство оказывается включенным в предмет исследования политических наук. А поскольку чисто военные аспекты понятия "война" уходят в прошлое, у войны в новом понимании остаются только аспекты политические. То есть война и политика становятся одним и тем же. К этому же выводу о тождестве войны и политики, но другим путём приходит и ведущий военный теоретик Мартин ван Кревельд. Он считает, что война тождественна власти, поскольку война не просто служит власти, она и есть власть. Война может вестись не просто ради достижения каких-либо интересов, но и ради себя самой, и тогда она приобретает смысл. Этот вывод несправедлив, поскольку цели террористов или криминальных сетей не всегда находятся в сфере политического.
В конце концов, даже в новых условиях можно вернуться к осознанию верности того, что война - это продолжение политики. Ведь если в современных войнах мы делаем акцент на игре со смыслом, то смысловая игра - это исключительно политическое. Война продолжает быть направленной на достижение политических целей, хотя и не всегда эффективна в их достижении.
Таким образом, пока что сложно говорить о том, что "политика / война - это есть…". Мы можем говорить только о том, чего нет. Можно говорить о том, что война и политика не тождественны, хотя сегодня они связаны теснее, чем раньше.
Скайп-консультация психолога: artkonsultant
